Одиссей

Ночь ослепла от ливня, бушует чернильная пена,
Небеса расхлестались, и льются на землю помои.
О друзья, не пускайте, вяжите меня бечевою —
Там, в саду, так протяжно, так страшно распелась сирена.

Словно ящерка вьется, двугрудая, скользкая, длинная,
В разоренном кустарнике, брошенном в окна туманом.

Чтоб не слышал я пенья, мне уши замажьте хоть глиною,
Хочет музою стать, все твердит мне о дивном, о странном.

В пене встал океан, будто конь, перепуганный громом,
Тучи — зубрами в пуще, смятенное небо заржало.
Я — шальной мореплаватель, бездна бушует над домом,

Сад свихнулся от пенья, пришел в исступленье от жалоб.

Понесло меня, Ноя, Улисса, -забросило в омут,
В даль кипящих путей и в мое человечье хожденье.
Дева-песенница — лунным светом течет ее пенье,

Сладкой жалобой льется, струится и тает истомой.

Пусть мне кто-нибудь добрый монеты на очи положит,
Самый добрый — пускай мне отравленный кубок протянет,

Встань, моя Пенелопа, склонись у последнего ложа,
Я вернулся к тебе — и опять меня в странствия манит.

Видишь? В окнах она все поет и все так же ярится,
И глаза не отвесть от чешуйчатого наважденья.
Слышишь? В паводок манит жестокая эта певица
Зовом первой любви, от которого нету спасенья.

Океан принесла, чтобы выл под моими
стенами,

Повелела небесным громам грохотать надо  мною.
И поет все грозней, потому что любовь между нами,

Чтоб навеки забыл я мечту о домашнем покое.

В сад откройте окно, там деревья кричат бесновато,
Как утопленник в песнь поплыву, поплыву безрассудно!
Пусть сорвется мой дом с якорей и помчится, как судно!

О жена! О друзья! Мне поистине нету возврата!