Бал висельников

          На глаголях черных, чинны,
          Пляшут, головы закинув,
          Паладины чертовщины
          И скелеты Саладинов.

Почтенный Вельзевул, владыка черных кукол,
За петли дергает кривляющийся бал.
Он всех по черепам пантуфлями отстукал,
Чтобы плясали под рождественский хорал.

И стебли хрупких рук сплетают манекены,
Костями грудь о грудь гремят и, ошалев,
Уродливой любви изображают сцены –
Те, кто когда-то знал объятья милых дев.

Гоп! Плясунам легко, им требухи не жалко!
Подмостков хватит всем – куда б ни сиганул.
Ура! И не поймешь, здесь пляска или свалка!
Остервенев, смычки терзает Вельзевул!

Подошвам сносу нет и не собьются пятки!
От кожаных одеж остались пустяки;
Но неудобства нет, всё прочее в порядке.
Им снег на черепа наляпал колпаки.

На треснувшей башке сидит султаном ворон,
Отставшей плоти клок когда-то был губой.
Сдается: молодцы в уборе чернопером
В картонных латах бой ведут между собой.

Ура! Ветра свистят над этим черным плясом,
И виселица как стальной орган ревет,
В лиловых чащах волк им вторит диким басом.
И адской краснотой кровавится заход.

А ну-ка, раскачай покойников шалавых,
Что четки позвонков ласкают втихаря
Тугими пальцами с изломами в суставах.
Здесь все свои, и все не из монастыря.

Ах! Вдруг осатанев от этой пляски смерти,
Большой скелет взвился, как лошадь, на дыбы,
Но, жесткую петлю не оторвав от жерди,
В багровых небесах повис поверх толпы.

И, хлопая себя по клацающим бедрам,
Вновь возвращается крикливый зубоскал,
Как шут в свой балаган, к осклабившимся мордам
Под музыку костей на этот страшный бал.

          На глаголях черных, чинны,
          Пляшут, головы закинув,
          Паладины чертовщины
          И скелеты Саладинов.